Алек Век стала любимицей мира моды благодаря своей яркой нестандартной красоте, озорному взгляду и гордой осанке. Но не все знают, каким тяжелым было ее детство. Шерил Гэрретт встретилась с супермоделью и расспросила ее о новой книге и о том, насколько изменилась ее жизнь после того, как ей пришлось бежать из Судана.
Когда Алек Век входит в лондонский ресторан, где мы договорились встретиться за завтраком, ее невозможно ни с кем перепутать. Впрочем, такую высокую — больше метра восьмидесяти — и невероятно красивую девушку невозможно не заметить, где бы она ни находилась (хотя среди представителей ее родного народа динка из Южного Судана рослые люди отнюдь не редкость: ее обожаемый отец был выше дочери на добрых пятнадцать сантиметров, а одна из двоюродных сестер ростом больше двух метров. На Алек простые узкие джинсы и белая футболка, а на голове стильно повязанная черно-белая косынка. Сложно поверить, что в детстве ей приходилось носить вещи, которые сердобольные европейцы относят в благотворительные организации, перепродающие их потом по дешевке в развивающиеся страны. «Мы часто ходили в странных футболках с загадочными надписями вроде «Манчестер Юнайтед» или «Ребрышки от Джима из Кентукки», — пишет она в своей новой книге, названной просто «Алек». — Но мы не обращали на это внимания. Одежда хоть и была недорогая, но зато приличного качества, а английские надписи мы все равно разбирали с трудом».
В жизни Алек выглядит так же великолепно, как на своих многочисленных фотографиях. Но для того чтобы стать супермоделью, нужно большее, чем просто красота: нечто свое, особенное. У Алек это улыбка, озаряющая все вокруг, и блестящие озорные глаза. Поэтому так тяжело было видеть, как они внезапно наполнились слезами, когда мы заговорили с Алек об ее отце. Он умер после долгих мучений, последовавших за переломом бедра. Она была еще подростком. Я спросила, выжил бы отец, если бы смог себе позволить нормальное лечение. «Думаю, он был бы жив, — тихо отвечает она. — Мне трудно об этом говорить». И через секунду она уже плачет и извиняется за собственные слезы, а я прошу прощения за заданный вопрос. «Вот что значит гражданская война, вот что происходит в Судане, — говорит Алек. — Именно поэтому я и хотела рассказать людям о своей судьбе».
Алек, седьмой ребенок из девяти, родилась в небольшом городке под названием Вау. Семья жила в бетонном домике из двух комнат. Одна служила спальней отцу и мальчикам, в другой ночевали мать с дочерьми. Ни электричества, ни водопровода в доме не было, но отец Алек мог похвастаться неплохой работой в Комитете по образованию. К тому же у них было 15 коров, по ночам забивавшихся в маленький дворик, и дети почти всегда ели по два раза в день, пусть и не очень сытно. Так что по сравнению с людьми, ютившимися в хижинах и палатках на другом конце города, они жили совсем неплохо — почти как средний класс. Походы к колодцу за водой в компании с младшей сестренкой не были для Алек в тягость: там они встречались с друзьями, играли и болтали.
А затем в Вау пришла гражданская война. Их городок, попавший под прицел из-за имевшегося там небольшого аэропорта, был занят правительственными войсками. Пришедшие с севера армейские подразделения стремились взять под контроль южные территории, где обосновались бойцы Народной армии освобождения Судана. Местные повстанцы, в свою очередь, сбивались в шайки, которые прочесывали по ночам улицы, грабя, насилуя и убивая. Алек было девять лет — и детство закончилось. По вечерам ее уже не выпускали на улицу одну, а за водой теперь приходилось ходить в сопровождении матери, не позволявшей детям смотреть по сторонам: вдоль дороги лежали разлагающиеся тела убитых. «Мне надо было полностью себя перестроить. Если бы в девять вечера я пошла как раньше к колодцу, меня бы уже не было в живых. Скорее всего, я попала бы в руки к повстанцам. Вот тогда-то у меня впервые появился страх».
